— Лет двадцать назад, когда открыли принцип действия анкайской техники, теория чуть было не пошла в массы, — почти скучно частил он. — Потому что понятней стала. Потому что ксенология простому человеку всяко понятней, чем теоретическая физика, он в ксенологию как в святое писание верит… Но не пошла.
Анкайи ощущают два времени: обычное и время-прим. И поэтому невооруженным глазом отличают сверхполноценника от нормального человека. Какая тут связь, от Лилен укрылось. Ах да: про закон причинности — тоже к этому… Еще Север говорил о видовой дифференциации, двух существующих гипотезах чего-то там, и так далее.
— Ладно, — Лилен честно пыталась не поджимать губы и не говорить обиженно, — я поняла, что ничего не поняла.
— Тьфу! — Север хлопнул себя по лбу, — бестолковый я. Надо было про науку потом, в спокойной обстановке. В общем, если совсем коротко, то ученики Риверы пошли разными путями…
…В его лаборатории значительно позже, через много лет после окончания войны, работал молодой ученый местер Ценкович. Которому вскоре предстояло эмигрировать на Терру-7. Стать там дипломатом, историком военной ксенологии, действующим военным ксенологом, консультантом командующего флотом Урала во время Второй космической и, наконец, министром и триумвиром.
Все это время он продолжал исследования.
Местер Ривера умер, так и не поняв, что сам был сверхполноценником. Он рассматривал только один, наиболее яркий тип подобной неординарности: тех, кого назвал «корректорами». Упускал из виду менее выдающиеся случаи. Сайрус Ривера, «амортизатор», просто не смог приложить к себе собственную теорию.
Местер Ценкович — смог.
Но он был психиатр и ксенолог, и во главу угла ученые Седьмой Терры поставили человека. Его способности и их биохимию. Эволюцию генома и психоэнергетики.
На Земле проблемой занимались физики, параллельно с освоением данных анкайи. Биологию эффекта сочли бесперспективным направлением. Р-излучение должно было стать подвластным человеческому разуму независимо от степени полноценности человека.
…в это время уже начиналось противостояние Земли и Урала.
На Седьмой Терре вырос Райский Сад.
Древняя Земля запустила проект «Скепсис».
— В общем, — закончил Север, глянув в сторону моря, в туманящийся сиреневый горизонт, — до сих пор считалось, что мы впереди.
Полетаев встал и пошел к Птицу.
Шеверинский дернулся.
Димочка глянул на удачливого соперника косо и безжизненно. Выбросил окурок с балкона. Лилен злорадно думала, что рядом с Солнцем, который размером с гималайского медведя и косая сажень в плечах, Синий Птиц выглядит девочка девочкой, только сисек нет.
— Дмитрий Алексеич, — тихо сказал Солнце. — Спасибо.
— За что? — сплюнул Птиц.
— За то, что Света жива.
Димочка уронил крашеную голову с видом пророчицы Кассандры: «я знал, а вы не верили».
— Она второй раз песню упустила? — печально спросил он. — Или первый? А я не пять и не десять упустил. Не благодари раньше времени.
Солнце помолчал.
— Ты поможешь?
Птиц выгнул белую бровь.
— Я же объяснял, — процедил он сквозь призрак улыбки. — Я эгоцентрик. Я собирался пойти со Светкой на свидание, и я на него пойду.
Полетаев сжал пальцами переносицу.
— Ясно, — и обернулся к Таисии. — Тась, я так понял: жужжалки их монтированы были на э-план — раз, и на «крысу» — два. Армейский камуфляж много энергии жрет, на обычную «крысу» поставить трудно…
— Поставили, — покачала головой Таис. — Иначе спутники засекли бы «крысу» над питомником.
…Здесь-то Лилен понимала, в чем дело. У первой красавицы университета и начинающей актрисы накопился какой-никакой опыт. Да и профессия психолога обязывала. Димочка, в отместку за свою Лену-Кнопку, пытается отнять у Кости его корректоршу. Которую тот воспринимает как маленькую сестренку и совсем не хочет доверять ненормальному Синему Птицу.
Кайман вызвал индексную страницу планетной Сети. Нашел карту полушария, приблизил вид.
— Ну что? — вполголоса сказал он. — Сыграем?
«Аутоагрессия», — думал Птиц. Он не склонен был умножать сущности сверх необходимости и принял версию Тройняшки. Тем более что на своей шкуре не раз испытывал эту подлость, которую подкидывает корректору его нестабильная психика.
Флейта разозлилась и ушла. Не поняв, на кого злилась. Огрызалась на Полетаева, а ненавидела в это время себя саму. И все: хватило. Если обычный человек долго и упорно будет думать, что все плохо и чем дальше, тем хуже — ему действительно станет хуже. Если то же самое будет думать корректор…
Есть же гипотеза, что не было никакого эволюционного скачка.
Психически неустойчивые, вечно в ссоре с собой, социопатичные, с букетом «профессиональных» болезней психосоматического генезиса, когда врачи не могут лечить, потому что не могут поставить диагноз, — корректоры попросту долго не жили.
Без всякого осознанного суицида.
В старину — рак. Совсем в древности — чахотка. И яма в сырой земле.
Иные оставались, коптили тихонько небо. Считали, что если по-настоящему чего-то хочешь, не нужно просить или суетиться — придет само. И им приходило, к мистическому изумлению ближних, у которых метод не действовал. «Если достаточно долго сидеть на берегу реки, однажды увидишь, как по ней проплывет труп твоего врага», — очень по-корректорски это звучит…
А остальные типы так называемой сверхполноценности не обнаружил даже Ривера, потому как не знал, что искать.