Ветер доносил смачное эхо. Где-то там, среди постапокалиптических руин, бродил интендант гарнизона и громко, свирепо, всласть ругался с офицером снабжения.
Опять. Сначала он ругался с ним лично, потом снабженец улетел на орбиту и отбрехивался уже по локальной телефонии. Во время боевых действий пострадал один из приданных грузовозов флота, гарнизон недополучил по списку. На Дикоу с его ослиным упорством молиться надо было за то, что сумел выбить два недоданных броневика, это могло стоить жизни двум дюжинам ребят, но воодушевленный успехом интендант пошел биться дальше и всех достал. Дополнительных контейнеров с боеприпасами им сбросили, но вместо резервного орудия Дикоу пообещали в глаз.
Сейчас, судя по всему, Дикоу грызся за сухпаек.
Энтузиаст.
Джек фыркнул. В браслетники при спуске загрузили инфу о том, какие виды местных растений съедобны. С картинками. Не перепутаешь. Колонисты когда-то, по отчетам, прихватывали на завтрак, обед и ужин. Какому дураку втемяшится в голову давиться питательной массой, хоть замешанной с сахаром, когда можно пойти, сорвать с ветки и слопать вкусное?
— Привет, — сказала Венди, плюхаясь рядом. — Чего лысый, до сих пор печень обозным ест?
— Привет, — ответил Джек. — Ест. Сама слышишь. Эй, хвостатый!
Фафнир перетек поближе. Сбросил наземь тушу неведомого зверя, мотнул башкой, чего-то пискнув.
— Не, — открестился Джек, — мы это есть не будем. Кто его знает, какой в нем белок? Отравишься и будешь ежика рожать в лазарете. И ты не ешь.
— Ему можно, — фыркнула Венди. — Он любую органику жрет.
— Я вот чего не пойму: разгружается-то он когда? Сколько летели, ни разу не помню.
— Он по-другому устроен, — объяснила рыжая. — Неделю не жрать может. Месяц не гадить. У него, почитай, все перерабатывается.
— Хорошее устройство… — протянул Лакки.
Венди подтянула колени к груди, улеглась на них щекой, искоса глядя на Джека. Под лазоревым солнцем она была еще белей кожей, чем под имитацией земного света. Ременной контур обтягивал атлетичную фигуру.
Фафнир подумал-подумал и начал лопать добытое — аккуратно, бесшумно.
…сначала вниз, «на твердое», отправились строители из обозных и группа поддержки артиллерии. Уже ходили слухи, кому случилась удача — перевод в терранский гарнизон. На орбите оставался один малый док и несколько фрегатов с приданными истребителями, но «Миннесота» не получила серьезных повреждений и в их число не вошла. Улетала дальше, отвоевывать «Три семерки» — дальше, к Ррит Иррьенкхе, бывшей и будущей Второй Терре — дальше, куда уже страшно было загадывать…
А тогда они праздновали победу, первую победу людей, и Джек добыл через Ифе медицинского спирта, чтоб по-хорошему обмыть Терру-3, которую уже никто и никогда не посмеет назвать Айар. Они поминали навеки оставшихся среди звезд, когда капитану Морески пришла директива. Десантный взвод переводят с ракетоноски «на твердое». В состав гарнизона.
Тогда они отпраздновали еще и это. Цветы, пляжи, натуральная жратва и непуганое зверье, небо, трава, вода, солнце… Утром бравый сержант обнаружил, что спал в обнимку с Венди, деликатно придерживая ту за грудь. Состояние одежды обоих представляло собой одну сплошную улику. «Ифе, ведь ей только Джек нужен, яйцеголовый, — подумал он тогда. — А рыжей и Лакки сгодится».
— Чего ты со Свеном перетирал? — поинтересовалась операторша.
Лакки молча отдал ей браслетник. Активировал свой маркер.
Венди углубилась в изучение записи.
Он был крайне удивлен, поняв, что для Вильямс случившееся оказалось чем-то большим, чем пьяный перепихон. «Ты мне про мать рассказал», — обмолвилась операторша, и Джек чуть не сплюнул с досады.
«Ни одна рыжая вошь не сравнится с моей матерью», — подумал он, и вдруг сказал:
— Она была верная католичка, рыжая, как дьяволица. Пела соловьем и танцевала ирландские танцы. В зеленых чулках. Умереть до чего красивая. А сколько пива могла вылакать, pie Jesu Domine!
— Твоя мать, — отозвалась Вильямс, не поднимая глаз от карты. — Ты рассказывал.
— Я раньше никому не рассказывал. И не собирался.
Венди посмотрела на него. Долго смотрела, а на экране джекова браслетника в ее руках все кружились радужные цвета.
— Это потому что победа, — сказала, наконец, и Джек подумал, что она все-таки не совсем дура. — Когда радость, когда расслабишься, иногда скажешь чего-нибудь… потом жалеешь.
Счастливчик пригладил волосы, потер щетину между шрамами.
— Жалеешь? — тихо спросила Венди.
— Это я в мать такой псих, — вдруг, точно не услышав ее, мечтательно сказал Лакки. — Отцу было сорок семь, а ей — девятнадцать. Папаша был главный инженер, женился и улетел с ней на колонию. Мама после меня родила еще троих. Она была мне как сестра.
Венди слушала.
— Ррит отрезали ей руки, — без перехода продолжал Джек. — На серьги. У нее были самые красивые руки в мире. А папашу я ненавидел. Он не понимал, какое чудо ему досталось. Он запрещал ей говорить на ее родном языке, особенно с нами. И я учил нарочно. Ему назло.
— Ирландский?
— Я что, похож на гребаного ирландца?! — внезапно вызверился Счастливчик, но расплеваться с Венди не сумел.
Фафнир вытащил бронированную башку из утробы добычи и шевельнул в воздухе смертоносным хвостом.
Лакки предусмотрительно проглотил нецензурное, присмирел и стих. Он неделю назад видел вблизи, как сражается Фафнир, и очень не хотел оказаться на месте тех ррит. Даже в мыслях.
Дракон длинно зачирикал.